Originally posted 2023-10-15 16:05:09.
Почему я стал мусульманином? 1
Почему они принимают Ислам?
Али Вячеслав Полосин
(Размышления бывшего священника о религии)
Я рос в период “безрелигиозного” воспитания, и потому в школе никто не внушал мне никакой атеистической ерунды. С детства в душе верил в неведомого мне Бога, Который всегда может помочь. Специально для того, чтобы узнать истину, поступил на философский факультет МГУ. Советскую систему я недолюбливал, она отвечала мне взаимностью. Поэтому МГУ закончил с трудом и пополнил “поколение дворников и сторожей”, как его назвал Борис Гребенщиков.
В 70-ые годы в Москве не было никакой реальной альтернативы коммунистической идеологии, кроме православной Церкви, и в девятнадцать лет я впервые переступил порог православного храма. Это не было осознанным выбором конкретной религии – чтобы выбирать, нужно сравнивать, а сравнивать православие мне было не с чем: это был только решительный отказ от лжи материализма и приход в тот храм, двери которого были открыты.
Трижды поступал в православную духовную семинарию. Дважды меня “прокатывали” – ректор прямо говорил, что меня не пропускают власти. После первой попытки не брали на работу даже сторожем. Домой приходил участковый, грозился выселить за “тунеядство”, а жену спрашивал, не хочет ли она развестись с кандидатом в попы. Подрабатывал переводами религиозной литературы с немецкого и нештатным чтецом в церкви.
Затем коммунисты махнули на меня рукой – дескать, проводником марксизма-ленинизма все равно такой не будет – и с третьей попытки я поступил в семинарию. В 1983 г. я стал священником. Для меня этот сан был тогда символом духовной и интеллектуальной борьбы с материализмом. В Москве, где я жил, власти отказывали мне в разрешении на служение, и я попал в Среднюю Азию – в прошлом место ссылки неблагонадежных. Однако по мере реального служения в церкви приходилось решать не столько духовные и интеллектуальные задачи, сколько совершать всевозможные ритуалы, заказываемые большей частью суеверными людьми. И даже тогда, когда я ясно понимал, что эти ритуалы по своей сути не отличаются от языческих заклинаний, я не мог отказаться от их совершения – они стали обязательной частью церковной практики. Это создавало ситуацию внутренней раздвоенности между личной верой и общественным долгом.
В Средней Азии я впервые познакомился с мусульманами и исламом, к которому стал ощущать внутреннее тяготение. Однажды ко мне в церковь пришел немолодой таджик благообразного вида, про которого говорили, что он тайный шейх. После краткой беседы он неожиданно сказал: “У тебя мусульманские глаза, ты обязательно станешь мусульманином!” Это, казалось бы, парадоксальное и даже рискованное заявление, сделанное в православной церкви ее настоятелю, не вызвало у меня никакого внутреннего сопротивления, а наоборот, запало в душу, хотя тогда знаний об исламе у меня не было.
В 1985 г. за неподчинение власти лишили меня справки, разрешающей служение в храме, – тогда без этого нельзя было даже надеть облачение, иначе 3 года тюрьмы, – и больше меня не брали никуда, даже в сибирские епархии. Жил опять же переводами с немецкого.
Когда в 1988 г. Горбачев дал добро на празднование 1000-летия введения христианства, стали “амнистировать” опальных попов, и я получил предложение от Калужской епархии служить в разрушенной церкви в г. Обнинске.
Депутатом меня выбрали почти случайно – выдвинули демократы против коммунистического кандидата – министра автодорог. Народ в Калуге в 1990 г. писал на списке кандидатов в депутаты: “Ну их всех к черту, голосуйте за обнинского попа!” Проголосовали. Ельцин любил делать неожиданные ходы и выдвинул меня на должность председателя комитета Верховного Совета РСФСР по религии, что было тогда большой экзотикой: поп – член Президиума Верховного Совета! Выбрали. Вдвоем с юристом я написал текст российского закона “О свободе вероисповеданий” (который и дал реальную свободу верующим), а также “пробил” постановление об объявлении дня празднования Рождества Христова нерабочим днем.
По выходным приезжал в Обнинск совершать богослужения.
В это время борьба с атеизмом уже уходила в прошлое, чему мы сами и поспособствовали, но на первое место в Церкви выдвигались не просветительство и борьба с суевериями, а строительство зданий и совершение обрядов, дающих доход. Церковная иерархия и клир устремились к административной власти над людьми, которую они потеряли в 1917 г., но мне клерикализм внушал отвращение – каждый должен делать то, что лучше умеет, а тем более не следует путать “Божий дар с яичницей”. Я стал ощущать себя среди верующих уже не проповедником слова Бога, а официальным колдуном, от которого ждут только обрядов и заклинаний, а среди иерархии – лоббистом крайнего клерикализма, укрепления власти жреческой касты, иерократии. Поэтому в 1991 г. я добровольно вышел за штат церковного служения, а в 1993 г., после расстрела Верховного Совета, в штат Церкви я не вернулся, хотя Патриархия предлагала мне быть настоятелем в Москве.
Я решил, что нужно на какое-то время остановиться, разобраться в себе самом, в своем мировоззрении, и предпочел жреческой карьере скромную жизнь эксперта среднего звена в Госдуме.